О блокадных записках ленинградского филолога рассказали в ИВГИ
13 мая в режиме онлайн состоялся доклад научного сотрудника ИВГИ имени Е.М. Мелетинского Натальи Костенко, посвященный свидетельствам профессора Ольги Фрейденберг о жизни в блокадном Ленинграде.
Значительную часть архива Ольги Фрейденберг, филолога-классика, руководителя кафедры классической филологии Ленинградского университета (1932-1949), занимает мемуарно-дневниковый комплекс, носящий общее заглавие «Пробег жизни». Он создавался в период с 1939 по 1950 годы, имеет сложную историю написания, структуру и композицию. Одна из частей, третья по хронологии, была написана во время блокады Ленинграда. Она называется «Осада человека».
«События начала войны Фрейденберг начинает описывать в мае 1942 года и продолжает до смерти матери в апреле 1944, прерываясь только тогда, когда становилось физически невозможно писать – с наступлением холодов, когда температура в квартирах падала ниже нуля и на окнах образовывался лед, закрывающий свет, – отметила в ходе доклада Наталья Костенко. – Примечательно, что свои впечатления, оценки событий и людей она не изменяла со временем. Если авторская точка зрения и менялась под влиянием новых фактов или обстоятельств, она предпочитала не переписывать старый текст, а дополнять его новым».
Ольга Фрейденберг сначала не хотела и не могла покинуть Ленинград, она осталась в нем вместе с престарелой матерью. Первую блокадную зиму они пережили благодаря небольшим запасам консервов, предназначенных для брата Александра, арестованного еще в 37 году. О том, что назначенные ему пять лет без права переписки означают расстрел, Ольга не догадывалась. Весной 42 года она несколько раз решала для себя сложный вопрос – уехать в эвакуацию или остаться. Оставить свой дом для нее означало оставить себя. Когда поезд, в который они с матерью наконец сели, встал на несколько суток, даже не покинув городской черты, она взяла справку о болезни и вернулась домой. Чтобы сохранить рабочее место, она читала лекции в Педагогическом институте имени Герцена и работала в архиве.
Ведение дневников ленинградцами поначалу даже поощрялось партийным начальством. Но затем был введен негласный ценз: вся страна работала на пропаганду, правду жизни приходилось замалчивать. Фрейденберг описывала неприглядные вещи: блокадный быт, отсутствие транспорта, «черные» рынки, каторжное рытье окопов, дежурство в домах и смазывание чердаков огнеупорным составом на случай пожара, налеты и обстрелы, кражи карточек, мертвые тела на лестницах, каннибализм, перечни цен на продукты питания и норм выдачи, сделанные с тщательностью ученого-антрополога и с яркой образностью талантливого писателя. «Осада человека» завершается критическим анализом эффективности работы городских служб и советской государственной машины в целом.
Докладчик отмечает, что рытье окопов при подготовке к осаде, куда принудительно сгоняли и женщин, и мужчин, Фрейденберг считала краеугольным камнем последующих бедствий. На этих работах истощенные люди массово погибали от дизентерии и непосильного труда, а позже в окопах расположились немцы. Зашивание досками окон на первых этажах тоже оказалось бессмысленным, потому что не спасало от осколков снарядов, а лишь отбирало у горожан дополнительно силы и средства.
«Председателем Исполкома депутатов и трудящихся имел несчастье быть некто Попов, гоголевско-щедринская фигура, - говорится в записках. - Это он в трагические для города моменты издавал одно распоряжение бездарнее и глупее другого. Когда в городе не было воды, он приказывал бесперебойно обслуживать население кипятком и завозить по домам кипятильники». Автор задается вопросом, кто безжалостнее – те ли, кто запер живых людей в ящик смерти, или те, кто стрелял и убивал.
Не только родственники, но и книги Фрейденберг подвергались аресту, но это не лишило ее намерения вести записи: «Я к ним [запискам] вернулась, готовая преодолеть самые кровоточащие травмы, чтоб только донести до чернил и бумаги рассказ о сталинских днях. Это — мой посильный протест против удушенья человека».
В завершение Наталья Костенко выразила уверенность в том, что решение профессора Фрейденберг подготовить собственный архив при жизни, включив в него помимо неопубликованных работ свои воспоминания в качестве научной биографии, в ответ на развернувшееся после войны жесточайшее идеологическое давление («кампания по борьбе с космополитизмом», разгром Ленинградского университета и созданной Фрейденберг кафедры), следует рассматривать именно через призму блокадных тетрадей.
Мы используем файлы cookies для улучшения работы нашего сайта и большего удобства его использования. Более подробную информацию об использовании файлов cookies можно найти здесь. Продолжая пользоваться сайтом, вы подтверждаете, что были проинформированы об использовании файлов cookies сайтом РГГУ и согласны с ними. Вы можете отключить файлы cookies в настройках Вашего браузера.
