РОССИЙСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ГУМАНИТАРНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

– Международные магистерские программы работают в МУНЦ ВШЕК с 2007 года. Как они трансформировались за это время?

– Поначалу главной и единственной была программа со специализацией «Русская культура». Она появилась как клон аналогичной немецкой программы нашего партнера – Рурского университета в Бохуме. Но с начала 2010-х годов российская версия стала приобретать всё большую самостоятельность. Мы постепенно стали смещать вектор в сторону российско-европейского сотрудничества, и содержательно, и технически. Начали позиционировать программу как попытку познакомить российского студента с немецкой системой образования, как возможность подготовиться к продолжению академической карьеры в Европе. Менялись учебные курсы, стилистика, состав преподавателей.

Задача гуманитария – и исследователя, и просто человека, которого в свое время напугали тем, что он не сможет быть экономистом, или естественником, или инженером, – заключается в том, чтобы научиться практически думать, просчитывать последствия своих слов и действий.

В 2014 году у нас появился новый партнер в Австрии – Инсбрукский университет, и мы воспользовались этим для того, чтобы открыть вторую международную программу «Россия и Европа: взаимодействие в сфере языка и культуры». А в 2018 году добавились партнеры из Миланского государственного университета в Италии, и это придало программе новое содержание, потому что если в Бохуме и Инсбруке это филологи-слависты, то в Милане это скорее переводчики и представители межкультурной коммуникации, иногда с менеджерской специализацией. На данный момент программа «Русская культура» фактически вошла в программу «Россия и Европа» как ее бохумский подвариант.

При этом наша международная репутация пока больше связана с программой «Русская культура», точнее, с ее историей: насчитывается около двухсот стажировок в ту, и в другую сторону, 57 выпускников РГГУ получили два диплома, 24 выпускника немецких, австрийских и итальянских вузов получили диплом РГГУ. Чтобы привлечь еще большее внимание иностранных студентов, мы в этом году планируем открыть полноценную англоязычную версию программы «Россия и Европа».

– Чем обусловлен выбор университетов-партнеров? Тем, что РГГУ с ними сотрудничает посредством DAAD и Erasmus +?

– Скорее, наоборот. Сначала появляется университет-партнер, а потом идет поиск денег. И если с Бохумом и Миланом этот процесс успешный, то стажировка в Инсбруке пока не имеет стипендиальной поддержки, поэтому там сотрудничество происходит в меньшем объеме.

– Как устроено партнерство с этими университетами?

– Мы имеем с ними партнерские соглашения о сотрудничестве в целом. Договоры о двойных дипломах могут быть заключены без стипендий, тогда студенты приезжают на стажировку за свой счет, и их немного. За шесть лет подобным образом в РГГУ прошли стажировку лишь два человека от австрийской стороны, и один в Австрии - от нас. Поэтому наличие постоянной стипендии гарантирует определенное количество двойных дипломов, однако юридически – это независимые вещи. К договору о двойных дипломах между университетами добавляется договор о том, что кто-то – или DAAD, как в случае с Бохумом, или Erasmus+, как в случае с Миланом, – предоставляет в год определенное количество стипендий. DAAD сейчас выделяет 8 стипендий на Бохум для русских и для немецких студентов ежегодно, вплоть до 2022 года. На Милан через Erasmus+ была подана заявка на 2018-2020 годы, на 10 человек в совокупности, русских и итальянцев, и, скорее всего, она будет продлена на 2020-22 годы.

Помимо магистрантов, которые приезжают в университет-партнер по договорам о двойных дипломов, стипендии могут получать и бакалавры, и даже аспиранты. Однако это рассматривается как исключительный случай; приоритет всегда отдается магистрантам по программе DD.

– Какие преимущества в реализации этой программы видят для себя зарубежные вузы? Заинтересованы ли мы в увеличении количества партнеров?

– В первую очередь интерес проявляют вузы, у которых есть своя сильная русистика, научная или образовательная. Эти университеты заинтересованы в том, чтобы их студенты могли приехать в Москву, чтобы они здесь получали полугодичную или годичную стажировку, и в том, чтобы это было «проверенное» партнерство, без сюрпризов, чтобы их качественно обучали и обеспечивали безопасность. Здесь очень важна отлаженность. Новые партнерства не то чтобы пугают, но к ним относятся более критически.

Пока к нам в основном едут русисты. Для них важно, что РГГУ предлагает большое число занятий русским языком как иностранным, это монтируется в учебную программу. Важно, что мы понимаем диссертационные магистерские проекты этих студентов и не оставляем их без поддержки. Важна и бюрократическая отлаженность, так как создать новую программу чрезвычайно трудно в силу того, что объем предъявляемых к этому процессу требований очень велик. Поэтому уже имеющийся опыт, в том числе, в решении текущих многообразных проблем, подталкивает университеты оставаться при более или менее проверенных партнерах.

– А будет ли расширяться география помимо Германии, Австрии и Италии?

– С точки зрения юридической, с точки зрения заключения договоров о двойных дипломах с новыми партнерами, мы расширяться в ближайшее время не планируем. Это очень обременительно. Если нет гарантированной стипендиальной поддержки, то это точно окажется нерентабельным. Другое дело, что мы очень хотим выстроить первую англоязычную версию нашей программы, и рассчитываем, что она заинтересует самых разных студентов-русистов со всего мира, особенно тех, кто недостаточно уверен в своем владении русским языком и хочет дополнительно изучать русский как иностранный. Это одна аудитория. Вторая – выпускники бакалавриата стран СНГ или любых других стран, которые хотели бы поучиться в России, причем с европейскими и мировыми валентностями. И третья аудитория – это российские студенты, которые заинтересованы в обучении на английском языке. За счет такого разнообразия расширение географии самих студентов кажется очень вероятным.

– Почему для получения двух дипломов (РФ и стран ЕС) стажировка в Германии и Австрии – семестровая, а в Италии – годичная?

– Это чисто технический момент, таковы условия вузов-партнеров. Ну и если для пребывания в Милане стипендии предлагаются на год, а не на семестр, это, скорее, привлекает, чем отталкивает.

– Программа предполагает соответствие европейским стандартам обучения. В чем заключаются эти стандарты?

– Сближение стандартов и техник образования неминуемо происходит во всех международных программах с реально работающей стажировкой, тем более с двумя дипломами. Российский студент всегда может сравнивать свой опыт обучения в России с опытом на стажировке за рубежом, плюс к нам приезжают немцы и итальянцы, у которых тоже есть свои представления об учебном процессе, поэтому какая-то взаимная притирка стандартов идет постоянно.

Европейские стандарты подразумевают высокий уровень электронной дистанционной поддержки. Все ресурсы присутствуют на файлохранилищах, и студенты меньше привязаны к очному посещению занятий, таким образом, обеспечена мобильность студентов и преподавателей.

Кроме того, существует некая «европейская», в нашем представлении, стилистика общения. Это не только плотность или интонации взаимодействия студентов, преподавателей и деканата, но и более фундаментальные вещи. Например, когда российские студенты или выпускники подают на PhD и не получают стипендий и прочего, то основная причина – это не содержательная слабость их работ, а необязательность и недоговороспособность. Мы в российской системе образования привычны к тому, что дедлайн 15 марта означает 10 апреля, а то и 10 мая; по такому принципу зачастую работают не только студенты, но и преподаватели. Поэтому фраза про европейские стандарты – это попытка подготовить студентов к тому, что обещать надо только то, что можешь реально выполнить, или по крайней мере максимально приближенное. Что, например, в разделе «Методология» в магистерской диссертации надо писать не откуда-то вычитанные и более-менее подходящие слова, а то, что ты реально будешь применять в своем исследовании.

Сравнительно точное описание и своих возможностей, и своих намерений, которое делает тебя договороспособным субъектом, и является отличительным признаком европейских стандартов. И это одно из преимуществ нашей программы.

– Магистрантам предлагается «по-новому взглянуть на историю и современность взаимоотношений русской и европейских культур». В чем именно выражается новизна?

– Мы – из 1990-х, и мы за это держимся. То есть, мы смотрим на русскую культуру как на очень важную, самобытную, но одну из европейских. Это, может быть, не самая модная или популярная точка зрения сейчас, но она вполне востребованная, и на наше условное «западничество» абитуриенты приходят довольно охотно. В 1990-е – окошко приоткрылось, в Россию хлынули книги и способы думать, такие же как в странах с передовым знанием. Мы предполагаем, что знание – интернационально, и пытаемся студентов в их исследованиях ориентировать на работу с всемирной наукой без поправки на национальные границы.

– Каковы карьерные перспективы выпускников, обучившихся по этой программе? Такое ощущение, что полученные компетенции могут пригодиться даже в дипломатии. – Первый выпуск состоялся в 2009 году, и там было всего 2 человека; для сравнения, в 2019 году у нас выпустились 16 человек. Однако то, что программа работает недавно и всё-таки – маленькая, означает, что ее выпускники еще не успели стать большими начальниками, поэтому о высоких карьерных достижениях говорить пока рано. Если говорить об отраслях, в которых работают выпускники, то значительная часть оказывается в медиа, многие идут в преподавание, в аспирантуры, в науку, кто-то занимается маркетинговыми исследованиями, социологией. Далее – библиотеки, музеи и культурные центры, например, несколько наших выпускников работают в КЦ «ЗИЛ».

– А почему выпускники идут в медиа? Им отдельно преподают журналистику?

– Нет, отдельно не преподают. Но студентов учат качественному критическому анализу, тому, как следует читать публикации в СМИ или как интерпретировать информацию из интернета. Оказывается, что именно в медиа эти компетенции наиболее востребованы. Хотя писать мы их тоже учим, причем в разных форматах.

– Можно ли распространить этот опыт, к примеру, на студентов из числа социологов или политологов? Почему именно культурологам так повезло?

– Упор на критический дискурс-анализ – это традиции школы культурологии, основанной в РГГУ Галиной Зверевой. Она принимала живое участие в создании Института европейских культур (учрежден в 1995 году как международный трехсторонний проект в рамках программы ЕС по поддержке реформы высшего образования в России; с 2007 года – «Высшая школа европейских культур» в составе РГГУ). Преподаватели, которые работают на факультете культурологии РГГУ, в том числе и во ВШЕКе, все студенты факультета, проходят эту школу, и почти для всех нас Галина Ивановна – учитель в первом или втором поколении. Открытость и установка на взаимодействие с миром – тоже ее заслуга, как и школа критического анализа культурных текстов. А еще более важное – стратегия педагогического взаимодействия. Не говоря сейчас о конкретных тактиках и приемах, ориентир – на то, что студент должен быть выслушан. Даже если ты не согласен с тем, что и как он говорит, все равно необходимо понять, чем он руководствуется в своих размышлениях, «какая правда» за этим стоит. Тогда ты это «развинтишь», легче сможешь с ним договориться, и это будет полезно для вас обоих.

Естественно, ничего не мешает применять эти подходы и при преподавании на других направлениях подготовки. Какую-то роль, наверное, сыграло то, что культурология – сравнительно новая дисциплина, которую можно было (в середине 1990-х) делать «с чистого листа», меньше оглядываясь на дисциплинарную инерцию.

– В курсах по выбору перечислены, в частности, «Менеджмент социокультурных проектов» и «Гуманитарный фандрайзинг». Кому необходимы подобные деловые навыки - культурологам-исследователям или только тем, кто планирует работать в практической области?

– Это непосредственно пересекается, потому что сейчас для исследователя и содержание, и сама возможность его исследования, будут зависеть от того, какой грант он найдет. Фандрайзинг – это поиск средств, и будущий исследователь должен уметь это делать. Понятно, что конкретные требования спустя время изменятся, они и сейчас у разных фондов разные, тем не менее, надо понимать основные принципы действий. Например, следует отдавать себе отчет в том, что если одна из десяти заявок выиграет, то это прекрасно и значит надо писать все десять, а не отчаиваться после первого отказа.

Про менеджмент – я вам как заведующий кафедрой скажу, что это совершенно необходимая вещь. Конструктивные отношения с коллегами выстраиваются с учетом обоюдных интересов. И преподаватель, и исследователь, который в какой-нибудь группе является начальником или наоборот, подчиненным, все равно должен понимать, как это работает на практике. Задача гуманитария – и исследователя, и просто человека, которого в свое время напугали тем, что он не сможет быть экономистом, или естественником, или инженером, – заключается в том, чтобы научиться практически думать, просчитывать последствия своих слов и действий.

Пример – когда ты определяешь область своих интересов. Когда ты молод и выбираешь тему выпускной работы, ты предпочитаешь область, которая тебя увлекает, или ориентируешься на интересных, кажущихся тебе сильными преподавателей. Когда после защиты кандидатской прошла уже пара лет, и ты снова ищешь тему для исследования, ты уже заранее пытаешься понять, где то, что ты можешь сделать, окажется востребованным, насколько ты в существующих условиях, с таким-то доступом к материалам, с такими-то умениями, такими-то знакомствами –сможешь реализовать то, что ты хочешь. Короче, гуманитарное знание – это совсем не безответственная игра с мыслями и словами; это процесс, в котором все время приходится думать и договариваться с другими людьми, ставить себя на их место, учитывать их (и свои!) интересы.

– Индивидуальный подход к студенту и выстраивание обучения вокруг диссертационного проекта магистранта – это специфика только магистерской программы «Россия и Европа» ВШЕК?

– Мы к этому оказались лучше приспособлены, потому что в магистратуре изначально были малые группы, но дело, разумеется, не только в количестве студентов. Важным оказалось другое: во ВШЕКе не так много преподавателей, и мы не могли обещать абитуриентам: «мы знаем всю современную культуру и всей ей вас научим». Значит, нужно было найти такое свое особое место, такое свое преимущество, за обещание которого мы реально сможем ответить, и продолжать усиливать эти преимущества. У ВШЕКа их два: международность и очень плотное сопровождение магистерских выпускных работ. Можно сказать, что мы на этом специализируемся.

Это выражается, например, в том, что по большинству курсов отчетность может быть состыкована с диссертационным проектом студента, представлять собой какой-то аспект его работы над магистерской в ракурсе данного курса. Выбор темы магистерской производится уже в конце первого семестра, и для того, чтобы получить стипендию на стажировку, студенты пишут конкурсную работу. Получается, что работа над диссертацией продолжается и во втором семестре, и в третьем, и в четвертом. Начиная с первого семестра, у студента есть руководитель; в какой-то степени, это означает, что на каждом предмете уже есть некоторая микрогруппа из руководимых именно этого преподавателя, которая работает «локомотивом» для остальных. И уже упоминалось выше – высокая степень внимания к студенту, желание и умение найти с ним общий язык; просто потому, что это эффективно.

– Последний вопрос в интервью: какие изменения планируются (или были бы уместны) во ВШЕКе в свете ситуации с коронавирусом? Будут ли международные проекты реализованы в 2020-2021 годах в тех масштабах, в которых планировалось? Какие курсы возможны онлайн? 

Нынешняя ситуация, пусть и поневоле, заставляет признать, что онлайн возможны все курсы. ВШЕК ФК довольно легко перешел на преподавание на платформе Zoom; в РГГУ в целом перевод преподавания в дистанционную форму тоже прошел достаточно оперативно и эффективно. И у студентов, и у преподавателей возможность учить и учиться на дому явно вызвала энтузиазм, хотя мы сталкиваемся пока больше с преимуществами дистанционного формата, а вот трудности и проблемы «вылезут», мне кажется, когда придет пора аттестации по курсам, и выяснится, что многие студенты слушали занятия как аудиокнигу или подкаст, не слишком участвуя. Однако серьезных технических препятствий к тому, чтобы вести любые занятия онлайн, я думаю, нет.

В смысле открытия новой англоязычной программы пандемия, разумеется, некстати.

Прежде всего, новая программа требует серьезной рекламной кампании. Даже менее важно, что в сложившихся условиях эта кампания вынужденно оказывается гораздо меньшей по объему; гораздо более существенно, что сейчас у абитуриентов, родителей, коллег другая повестка; все думают не о том, куда пойти учиться в сентябре, подавать документы в июле и готовиться в июне, а о коронавирусе и о своих близких. Очень вероятно, что летом ситуация уже нормализуется, но сейчас очень трудно достучаться до абитуриента всерьез, даже просто доставить ему необходимую информацию.

Конечно, будут приняты какие-то технические меры. Уже переносится срок вступительных испытаний; вполне возможно, это будет касаться не только бакалавриата, но и магистратуры. В РГГУ уже была возможна подача документов по электронной почте; с очень большой вероятностью будут разработаны и разрешены форматы онлайн-сдачи вступительного собеседования. Наверное, что-то получится сделать, чтобы неизбежные дополнительные сложности, связанные с получением приглашения и визы для иностранных обучающихся, не имели бы критического значения. Вполне вероятно, что если кто-то будет по уважительным причинам задерживаться, мы сможем предложить и дистанционное обучение.

Еще один момент – это предполагаемое падение платежеспособности населения – из-за общего падения экономики в связи с коронавирусом и из-за падения курса рубля. С другой стороны, для иностранных студентов это может сделать учебу в Москве привлекательнее, а про российских студентов можно вспомнить парадоксальный опыт 2014-2015 годов: выпускники бакалавриата, не получая на рынке труда тех зарплат, которые предлагались в 2012 или 2013 годах, пришли к выводу, что, возможно, лучше пойти учиться, и, если я не ошибаюсь, количество абитуриентов магистратуры не снизилось. Хотя это, конечно, могло очень различаться по университетам, направлениям подготовки и так далее.

В целом, повторюсь, конечно, пандемия ставит и абитуриентов, и нас в очень непростую ситуацию. Решения о планировании своего образования придется принимать в очень сжатые сроки. Но в этом положении будут находиться более или менее все абитуриенты и все образовательные программы; будем надеяться, что все равно выбор окажется сделан в пользу лучших и наиболее подходящих каждому конкретному поступающему.