bill-readings
Развернутые цитаты из:
Ридингс Б. Университет в руинах. М.: ВШЭ, 2010, 304 с.
для статьи: Перлов А.М. О постмодернистской гносеологии в социокультурных исследованиях (по следам концепции университета Б. Ридингса)
В главе VII историческая перспектива предыдущих глав используется для анализа дисциплинарного становления культурных исследований и американских «культурных войн», который должен прояснить, что представляет собой культура, из-за которой мы столь часто ломаем копья. Немецкие идеалисты считали, что опека культуры — функция философии, хотя в XIX и XX столетиях эта роль начала все больше переходить к факультетам национальной литературы. Сегодня мы наблюдаем упадок исследований национальной литературы и широкое распространение «культурных исследований» в качестве наиболее сильной дисциплинарной модели гуманитарных наук в англо-американском Университете. В этом контексте радикальные притязания культурных исследований обнаруживают неожиданно глубокую преемственность с искупительным посылом литературной модели культуры, сколь бы они ни противостояли ее институциональным формам. Я полагаю, что институциональный успех культурных исследований в 1990-х гг. обусловлен тем, что они сохраняют структуру литературоведческой аргументации, одновременно признавая, что литература больше не работает, так сказать, выплескивают младенца, оставляя воду. Культурные исследования не делают из культуры регулятивный идеал исследования и преподавания, они пытаются сохранить структуру доводов в пользу искупления с помощью культуры, одновременно признавая неспособность культуры служить такого рода идеей. Говоря предельно жестко (эти слова относятся лишь к попытке сделать культурные исследования господствующим институциональным проектом, а не к конкретным работам в области культурных исследований), культурные исследования придерживаются представления о культуре, соответствующего веку совершенства.
Как и совершенство, культура больше не имеет специфического содержания. При определенных условиях все может стать или становится культурой. Таким образом, выход культурных исследований на сцену сопровождается своеобразным опустошением. Плодовитость и многочисленность авторов, работающих в области культурных исследований, обусловлены тем, что культура больше не служит специфическим референтом какой-либо одной вещи или группы вещей — вот почему культурные исследования могут быть столь популярны, не имея при этом единого теоретического определения. В основании культурных исследований — в той их форме, которая реализовалась в виде институционального проекта в 1990-е гг., — лежит ощущение того, что производство знания больше невозможно, поскольку о культуре нельзя сказать ничего, что само не было бы культурой, и наоборот. Все определяется культурой, и поэтому культура как таковая перестает что-либо значить.
Я буду называть этот процесс также дереференциализацией. Этим я хочу подчеркнуть, что ключевой особенностью таких терминов, как «культура» и «совершенство» (и порой даже «Университет»), является отсутствие у них специфических референтов; они больше не отсылают к какому-либо ряду явлений или идей. Однако, прибегая к термину «дереференциализация», я не хочу просто ввести в наш словарь еще один громоздкий жаргонизм; скорее я стремлюсь дать имя тому, что, как я покажу, представляет собой кардинальное изменение способа мышления, имеющее драматические последствия для Университета. Если использовать указанные термины, то мы можем сказать, что появление культурных исследований становится возможным, только когда культура дереференциализируется и перестает быть принципом обучения в Университете. В век культурных исследований культура оказывается лишь одним из множества объектов, с которыми имеет дело система. Данный полемический аргумент не принижает историю работы, осуществленной в области культурных исследований, скорее он служит критике попыток — сколь бы благонамеренными они ни были — превратить культурные исследования в дисциплину, которая спасет Университет, вернув ему его утраченную истину.
Выше я показал, что упадок национального государства как первичной инстанции самовоспроизводства капитализма, по сути, упразднил социальную миссию Университета. Эта миссия заключалась в производстве национальных субъектов посредством изучения и распространения культуры, которая со времен Гумбольдта осмысливалась в неразрывной связи с национальной идентичностью. Сильная идея культуры возникает вместе с национальным государством, и сегодня мы наблюдаем ее исчезновение в качестве источника социального смысла. С утратой идеей национальной идентичности своего политического значения понятие культуры становится фактически немыслимым. Институционализация культурных исследований в 1990-е гг. свидетельствует как раз об осознании того, что о культуре как таковой сказать нечего.
На мой взгляд, этот сценарий открывает несколько возможностей. Мы либо пытаемся отстоять и возродить социальную миссию Университета, просто вернувшись к национальной культурной идентичности, которая явно утратила свою ценность (консервативная позиция), либо пробуем изобрести культурную идентичность заново, приспособив ее к меняющимся обстоятельствам (мультикультурная позиция). Третий вариант — расстаться с представлением о неизбежной связи между социальной миссией Университета и проектом воплощения национальной культурной идентичности, что равносильно отказу от осмысления социального единства исследования и преподавания в терминах миссии. Подобный шаг гораздо сложнее принять и правым, и левым, поскольку он заставляет нас расстаться с притязаниями на роль интеллектуалов и перестать твердить о служении государству, даже если это служение предполагает критическое переосмысление государства, т.е. контргосударство, прикрываясь которым, преподаватели веками копили символический капитал.
(о культурных исследованиях, с. 166): «обличение исключения становится единственным способом осмысления нашего ощущения непричастности, возникающего несмотря на то что нас больше не исключают»
(о преподавании и «идее Совершенства», с. 190, с. 251): «…сопротивляться дискурсу совершенства можно, именно обсуждая ценность как проблему суждения… И для этого больше не нужно указывать, что составляет подлинную ценность, что действительно легитимирует преподавание, так как главным моментом отныне выступает не сущность ценности, а ее функция»
«мы осознаём, что упадок национального государства сделал Университет открытой и гибкой системой, поэтому мы должны попытаться заместить пустую идею совершенства пустым именем Мышления»
(об университете, с. 35): «Ключевой особенностью таких терминов, как «культура» и «совершенство» (и порой даже «Университет»), является отсутствие у них специфических референтов; они больше не отсылают к какому-либо ряду явлений или идей».
«Следующие четыре понятия, стало быть, должны служить регулятивным принципом анализа: понятие события, понятие серии, понятие регулярности, понятие условия возможности. Они противопоставляются, соответственно: событие – творчеству, серия – единству, регулярность – оригинальности и условие возможности – значению. Эти четыре последние понятия (значение, оригинальность, единство, творчество) почти повсеместно господствовали в традиционной истории идей, где с общего согласия и искали место для творчества, искали единство произведения, эпохи или темы, знак индивидуальной оригинальности и безграничный кладезь сокрытых значений» (c. 80).
Все эти < феминистские, лесбийские и гомосексуалистские, афроамериканские или культурные – А.П.> движения свидетельствуют о несоизмеримости разума и истории как форм легитимации современного государства, поскольку идея культурной идентичности больше не способна уберечь нас от падения в бездну. Они совершенно недвусмысленно сигнализируют о конце “культуры” как регулирующего идеала.
....я не думаю, что перед нами стоит задача построить более успешный институт, предложить еще одну модель эффективности, еще один унифицированный и унифицирующий проект. Выход из сложившейся ситуации требует иного мышления, которое не стремится приписать деятельности Университета единую идеологическую функцию. В последней главе настоящей книги я рассмотрю, как мы можем сегодня понимать Университет, отказавшийся от роли флагмана национальной культуры, но еще не вставший безвозвратно на путь превращения в совершенную бюрократическую корпорацию. Университет должен найти новый язык для описания своей роли в качестве места высшего образования — роли, которая не является исторически предопределенной.
с. 191 - Принципиально важно, что такая постановка не предполагает выработку истинной модели социального, опирающейся на Университет или создаваемой в нем. Университет не становится центральным местом исследования культурных ценностей, а превращается в одно из множества мест, в которых предпринимаются попытки высказывания суждений, остающихся вопрошающе открытыми.
С. 209 – (речь идет об эвалуации университетов и о возможности выработки оценки, со ссылкой на П. де Мана – А.П.):
невозможность ответа не оправдывает игнорирование вопроса. В своих поздних работах Поль де Ман предлагает способ литературного анализа, описывающий чтение литературы как необходимую и невозможную задачу; это верно и в отношении оценки университетов.
С. 294 – То есть капиталистическая логика всеобщей взаимозаменяемости (логика денежных отношений) предполагает, что любые обязательства конечны и могут быть выражены в финансовых категориях и переведены на язык денег. Это логика ограниченной или замкнутой экономики. Разумеется, когда кто-то заводит речь о неконечных обязательствах (как это сделал я), людям сразу же приходит на ум религия, потому что в эпоху модерна именно в этой дискурсивной сфере сохранилось в качестве анахронизма осознание возможности невычислимого (и потому неоплатного) долга. Вот почему так легко произвести впечатление мистика, говоря о невычислимом обязательстве или неизвестном (и потому неоплатном) долге, о неконечной ответственности перед Другим. Но я не хочу показаться мистиком. Я говорю об очень простой вещи: мы не знаем заранее сути своих обязательств перед другими, единственным источником которых является абсолютный факт существования Другости — людей, животных, всего, что отличается от нас, согласующийся с невычислимым обязательством.
«Желание до конца познать свою ответственность перед другими — это также желание алиби, желание безответственности, освобождения от ответственности» (с. 295), «Утопия самопрозрачности непосредственно постигающего себя общества, все члены которого каждый миг беспрепятственно коммуницируют друг с другом без всяких недопониманий или проволочек, — фантастический образ греческого полиса, нарисованный немецкими идеалистами, — не осуществилась» (с. 297), «мы не можем освободиться от нашей зависимости от других. В этом смысле мы остаемся вечно незрелыми, зависимыми — как бы это ни раздражало Канта» (с. 296) — в целом Ридингс говорит и о неудаче идеи «культуры» как модели, которая бы сводила индивидов (в том числе исследователей и изучаемых) в некоторую рассчитываемую механическую и этическую совокупность (в частности и в первую очередь — национального государства и Университета), и о гносеологических трудностях культурных исследований — научиться содержательно говорить о Других.
