Научный семинар «1970-е в истории русской культуры». «Смыслы диссидентства 1960-1970-х»

13 мая РГГУ состоялось очередное, пятое, заседание научного семинара «1970-е в истории русской культуры». На этот раз семинар был посвящен истории диссидентского движения и открывался докладом Александра Даниэля «Смыслы диссидентства 1960-1970-х». Заседание задумывалось как круглый стол – в числе его основных участников были заявлены Л. Алексеева, С. Григорянц, Б. Дубин, Л. Невлер, А. Рогинский, К. Рогов, Н. Садомская, доклад же А. Даниэля, представлявший собой «избранные тезисы», был призван стать введением к дискуссии. Так и случилось.




Свое выступление докладчик начал с предложения отказаться от споров о терминологии и не дискутировать по поводу самого понятия «диссидентство». Вместо этого Даниэль предложил свой первый провокативный тезис, утверждая, что диссидентство это не политическое движение и не идеологическая доктрина: «Это определенный тип публичного поведения».
По большому счету, именно эти слова стали главным «сюжетом» заседания: восторженные и возмущенные реплики на первый тезис Даниэля зазвучали еще прежде окончания его выступления. Докладчик между тем продолжал свое сообщение и перешел ко второму тезису.
Определив три основных диссидентских поколения и к традиционной схеме «отцы–дети» присовокупив наличие небольшой, но весьма значимой промежуточной поколенческой группы маргиналов – условно говоря, «племянников», Даниэль перешел к определению трех основных контекстов, внутри которых зарождается диссидентский тип поведения: «борьба за культуру», «борьба за историю», «борьба за демократизацию общественной жизни». Во всех трех случаях возникающие коллизии первоначально воспринимаются обществом как противостояние между «сталинистами» и «антисталинистами»: во втором случае – непосредственно в оценке недавнего прошлого, в первом и третьем случаях – как борьба против наследия сталинизма в культуре и современной общественной жизни соответственно.
А затем докладчик предложил еще один резкий тезис, заметив, что диссидентство — это вообще не «борьба за свободу», а отказ от борьбы в привычном понимании этого слова путем перенесения противостояния из «общественно-политической» сферы в нравственно-правовую, а с точки зрения целеполагания — из истории в метаисторию. Связывая «внеисторичность» диссидентства с выпадением в 1970-е советского общества в целом из исторического процесса, Даниэль видит в этом причину того, что именно диссиденты, а не «системные» либералы становятся символами эпохи. Суть такого диссидентского пострига — переход от «реалполитик» к нравственно самодостаточным, символическим и, по сути, экзистенциальным актам. Проблема достижимости целей при этом снимается вполне экзистенциальным образом, проблема отношений с «политикой» — тоже: «В идеале диссидент вообще не обязан знать о существовании Советской власти».




Бегло осветив вопрос о соотношении между диссидентством 1970-х и движением в защиту прав человека, Даниэль перешел к финальным тезисам и отметил, что, по его мнению, диссиденты не оказывали заметного влияния на внутреннюю политику власти. В частности, потому, что и не ставили перед собой этой цели: «Больше всего она похожа на некую странную ролевую игру по самими диссидентами сочиненным правилам. Что это за игра? На наш взгляд, это «игра в гражданское общество» (подобно тому, как самиздат – игра в «свободную печать»)» – отметил докладчик и подчеркнул: «Важность этой игры трудно переоценить: в ней отрабатывались модели и системы ценностей свободного общества».
Эти ценности Даниэль определил в заключительных словах доклада: ценность права, ценность ненасилия, ценность гласности. Именно эти ценностные установки диссидентов в конце концов были молчаливо приняты значительной частью советского общества – отметил Даниэль.
Сообщения остальных участников круглого стола были гораздо менее продолжительными. Леонид Невлер продолжая тезис Даниэля о том, что диссидентство «это определенный тип публичного поведения», сравнил диссидентов с декабристами и перефразировав название статьи Ю.М. Лотмана «Декабрист в повседневной жизни», указал на важность изучения этого поведения: речевая характеристика, отношение к вещам, «карнавализация» жизни… Кроме того, Невлер отметил, что тип диссидентского поведения вновь становится сегодня актуальным, «но совсем в другом виде». Кирилл Рогов в своей короткой реплике говорил о возможностях изучать диссидентство именно как политическое движение и как идеологическую доктрину, С. Григорянц возражал на другой тезис Даниэля – а именно отметил, что задачи диссидентов были внятны и конкретны, их влияние на внутреннюю политику СССР отрицать сложно, а говорить об «игре» по крайней мере некорректно. Н. Садомская развивая это возражение напомнила о ситуации риска, в которой постоянно существовали диссиденты и о постоянной необходимости выбора: «Речь идет о людях обреченной смелости». Л. Баткин, в своей пространной реплике, отметил кроме всего прочего, что в СССР любое действие, «каждый чих» всегда расценивался как политическое действие и резко возразил против тезиса о диссидентской игре. Л. Алексеева говорила о современных правозащитниках как продолжателях диссидентской традиции, но принявших ее по «наследству», но не исходя из своего нового опыта. Наконец, Б. Дубин, приведя некоторые социологические выкладки, заметил, что причина заката диссидентского движения состоит в том, что в 1980-е годы возникла тяжелая проблема смены, появления нового поколения активных диссидентов: «Идеи и настроения могут передаваться только с помощью социальных механизмов, но общество в неволе, общество в подполье существовать не может». И свое выступление Дубин завершил, отметив, что вопрос передачи – один из самых актуальных и самых болезненных для России. Это принципиальное замечание очень точно осветило сложность изучения диссидентской проблематики. Определив вехи для будущих обсуждений и выявив проблемные, дискуссионные точки, участниками и слушателями круглого стола, которых как и на предыдущих заседаниях семинара «1970-е в истории русской культуры», было великое множество, в финале семинара, продолжавшегося около трех часов, было решено организовать еще несколько заседаний на ту же тему и продвигаться дальше по направлению к «смыслам диссидентства».