Программа "Лица университета" - "Албанский язык". Часть 2

В гостях программы "Лица университета" Максим Анисимович КРОНГАУЗ

 Директор Института лингвистики РГГУ, заведующий кафедрой русского языка, доктор филологических наук, профессор

Часть 2. Тема сюжета:  "Албанский язык"

Айна Межиева: Как вы оцениваете знания русского языка наших студентов, в особенности первокурсников, которые приходят к нам в университет с каждым годом. Вы, наверное, каким-то образом знакомитесь с ними?

 Максим Анисимович: Конечно, у нас есть с ними и общее собрание, на котором мы встречаемся, и также же я веду курс введения в специальность, а на втором курсе продолжаю читать курс семантики.

 А.М.: Вы делаете своего рода сканирование на предмет общих знаний, и может быть, какая-то динамика прослеживается?

 М.А.: Динамика прослеживается, и она не очень удовлетворительная. Здесь надо четко различать, по крайней мере, 2 вещи: владение русским языком в целом и грамотность  в более узком смысле, то есть знание орфографии и пунктуации. Во втором смысле с русским языком происходит некоторая катастрофа, потому что грамотность резко упала. Это отчасти связано с тем, что современные первокурсники чаще учились читать с экрана компьютера, чем с листа бумаги. И мы знаем, что в интернете грамотность находится на значительно меньшем уровне, чем в книгах и журналах по понятным причинам, потому что книги и журналы пишут более грамотные люди и их читают редакторы и корректоры. И поэтому врожденной, или такой приобретенной в юном возрасте грамотности у современного, нынешнего первого курса, не говорю обо всех студентах, либо нет, либо есть, но в гораздо меньшей степени. Это трагедия нескольких курсов, которые в диапазоне 5 лет. Дети, которые росли в эпоху расцвета так называемого «албанского языка», он повлиял, он снизил грамотность целого поколения.

 А.М.: Откуда он берет начало вообще?

 М.А.: Это мода. Они придумали такую антиорфографию, это  даже не неграмотность, это именно антиграмотность. Это игра, которая для образованного человека ничего плохого не приносит, потому что поиграл в неё, вышел и дальше пишешь грамотно. А для тех кто, в это время только осваивает орфографию, это катастрофа. Эта катастрофа произошла. Сейчас мода на «албанский язык» закончилась. И поэтому, я думаю, следующим поколениям будет в этом смысле проще.

 А.М.: Ещё имеет влияние такой фактор как мобильные телефоны, короткие сообщения, буквально обрезающие все слова. Это скажем так, поколение 4 экранов, кинотеатр, телевизор, компьютер и мобильные телефоны.

 М.А.: По поводу мобильных телефонов. Если человек хочет пользоваться sms-ками, то он должен упрощать язык, иначе это будет очень трудно, если взрослый образованный человек пытается писать литературным языком sms-ки, то это отнимает у него огромное количество времени. В данном случае коммуникация вынуждает нас изменять язык, это не плохо, это нормально и естественно. Плохо когда этот язык вырывается в другое пространство.

 А.М.: Какое?

 М.А.: Например, человек начинает писать так же на бумаге письма или текст.

 А.М.: Вы встречали такое?

 М.А.: Такое бывает, потому что какое-то сокращение воспринимается как норма. И это переносится в другую сферу. Вот это плохо. Главное уметь проводить границы между разными сферами, и когда находишься в одной сфере использовать соответствующий язык.

 А.М.: Вы сами используете sms?

 М.А.: Sms я посылаю очень редко, потому что в отличие от молодых людей у меня невысокая скорость набора. Поэтому для меня это сложный процесс.

 А.М.: Большую известность получила ваша книга «Русский язык на грани нервного срыва». Много написано об этом в том же интернете, много отзывов об этом. Видимо, была большая необходимость в такой книге. Скажите, прежде всего, что Вы хотели читателям сказать?

 М.А.: Я хотел, прежде всего, выразить свое ощущение и свое раздвоение на лингвиста и обывателя, но правда я использовал термин «просвещённый обыватель», чтобы снизить негативную оценку слова «обыватель», связанную с тем, что происходит в русском языке. Двойственность отношения к процессам в русском языке, мне кажется, проходит по линии профессионально-дилетантской или рационально-эмоциональной. С одной стороны, мы, безусловно, беспокоимся, тревожимся за свой родной язык, потому что с ним что-то происходит и это ощущают все. С другой стороны лингвисты очень часто смотрят на это свысока, и говорят, что это все пройдет, переменится, это естественный процесс. И я как лингвист понимаю, что это нормальный естественный процесс, если бы его не было, наш язык не смог бы выжить в этих условиях. Он бы перестал быть нам нужен, потому что с помощью языка мы описываем изменяющуюся действительность. Когда действительность меняется быстро, то и язык должен изменяться. Но конечно, как носитель языка, как тот самый «просвещенный обыватель», я тоже страдаю от того, что язык меняется, от того, что новое поколение говорит иначе, чем я. И вот попытаться совместить эту рационально-эмоциональную точку зрения для меня было очень важно. Показать, что с одной стороны есть проблема и её надо обсуждать, и о ней надо говорить. А с другой стороны, не надо впадать в панику, бить в набат и кричать, что все гибнет, и происходит катастрофа. Вот эта идея была главной.

 А.М.: Вы с самого начала держались нейтралитета?

 М.А.: Нет-нет. Вначале я был одним из первых, кто внес такую трезвую нотку. Потому что сначала говорилось о том, что все гибнет. Но потом я понял, что меня многое раздражает. И вот это раздражение попытался с одной стороны выразить, с другой стороны проанализировать как ученый.

 А.М.: Скажите, а государство как-то реагирует на это? Возьмем во внимание последние изменения.

 М.А.: Государство реагирует. Но не всегда результаты такой реакции дают положительный эффект. Иногда это запоздалая и довольно неуклюжая реакция. В частности, я критиковал закон «О государственном языке» с самого начала, то есть с момента его обсуждения и по сей день, к сожалению, приходится его критиковать, потому что он по существу не работает. Но здесь надо просто понимать, что язык дело не государства, дело каждого человека. Государство может как-то контролировать и может как-то управлять. Скажем вот борьба с бранью, которая сейчас распространилась очень сильно (брань, а не борьба), могла бы быть действительно и в компетенции государства. Но я хочу сказать, очень важная психологическая особенность нашего общества – как только государство пытается что-то сделать, как-то повлиять на язык, общество, которое вроде бы требовало этого и просило защиты языка, пугается. Последним таким пугалом, уже висящим над нами лет 5 или 10, является словосочетание «реформа русского языка», вот этот ужас от того, что сейчас власть будет реформировать язык, этот ужас над обществом как-то висит. Хотя, ни о какой реформе в принципе речи не может быть. Можно говорить о реформировании орфографии, и то это не реформирование, а некоторые косметические изменения.

Общество довольно негативно воспринимает какие-то, иногда даже вполне разумные нововведения. В частности, этот конфликт или скандал со словарями. Это ведь попытка была вполне разумная: выделить некий канон словарей, которые мы называем хорошими, и которые рекомендуются к использованию. Потому что сейчас создается море словарей, и среди них много некачественных. Если раньше мы знали, что есть словарь Ушакова, словарь Ожегова, академический словарь, для орфографии мы брали Розенталя, то сейчас на стеллажах стоят десятки словарей и какой выбрать? Это была попытка совершенно правильная, выделить словари, если использовать старый термин «со знаком качества». Но это вызвало такую негативную реакцию со стороны общества, что в общем, можно говорить о провале. Так что мне кажется, что отношения государства и общества в сфере языка очень непростые. И общество должно, прежде всего, само заботиться о языке. И грубо говоря, как ни банально это звучит, принцип «начни с себя» здесь главный. Если ты против матерной брани, не ругайся. Постарайся следить за этим. Даже когда мы говорим, надо защитить русский язык, государство должно защитить русский язык. От кого? Фактически от меня самого, потому что кто говорит не так? Эта проблема, безусловно, существует, и осознается каждым конкретным человеком. Ведь не сосед говорит плохо, мы все так говорим. И речь образованных людей тоже изменилась. Может быть, это не всегда плохо. А если что-то плохо попытайся исправить это в себе, в своей речи. Но, к сожалению, проще просить у государства, а когда государство дает защиту, говорить «ой-ой-ой».

 А.М.: И последнее, скажите, Максим Анисимович, какую ошибку в речи Вы никогда не простите, услышав её от молодого студента?

 М.А.: Я должен признаться, что с возрастом я становлюсь все более терпимым. И вот если, я в книге упоминал слова, которые мне очень не нравятся, например, слово «блин», то сейчас я не знаю, увы или к счастью, но понимаю, что оно распространилось так сильно, что даже вполне приличный человек молодого возраста может это сказать, потому что у него это на слуху. У меня все-таки ещё есть некоторая инерция сопротивления, а у молодых людей ее нет. Конечно, есть некоторые вульгаризмы, которые сразу создают дистанцию. Но и действительно, надо помнить, что речь - это портрет человека.

Программа "Лица университета"© производится Отделом мультимедийных проектов Управления по связям с общественностью и СМИ РГГУ. Съемки программы проходят в формате интервью с экспертом, который является cотрудником или выпускником нашего университета.

 Авторы программы: Межиева Айна, Ануфриев Сергей.