РОССИЙСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ГУМАНИТАРНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ




Народное образование для среднего класса
09.08.2010

Народное образование для среднего класса

Интервью ректора РГГУ Е.И. Пивовара газете "Московский комсомолец"


Народное образование для среднего класса

МК

Народное образование для среднего класса

Марина Лемуткина

Самому демократическому университету России едва не присвоили имя Берия

Расположенный в здании народного университета имени Шанявского, Российский государственный гуманитарный университет готовится к столетию открытия здания университета им. Шанявского на Миусах. О прошлом, настоящем и будущем отечественного гуманитарного образования “МК” рассказал ректор РГГУ Ефим Пивовар.

— Ефим Иосифович, сохранилась ли за 100 лет преемственность между РГГУ и университетом Шанявского? Ведь за это время сменилось столько эпох.

— Университет имени Шанявского был передовым для своего времени детищем Серебряного века начала ХХ столетия: демократический народный университет, куда могли поступить мужчины и женщины любого вероисповедания и уровня образования — от начального до высшего. Профессура университета также отличалась передовыми взглядами: именно по этой причине она была изгнана из других вузов Москвы. Все это вместе взятое на долгие годы превратило вуз в центр свободомыслия. Уже при советской власти в том самом здании, где мы с вами сейчас находимся, после разгона Учредительного собрания в 1918 году прошла подпольная конференция правых эсеров. Чекисты решили захватить как можно больше причастных к этому событию, и в здание впускали всех, а выпускали только студентов университета. Но у них ничего не вышло. Молодые люди спасли участников старым студенческим способом — передавая друг другу студбилеты, они вывели их из здания.

В советские времена в нашем вузе (тогда еще МГИАИ) учились диссиденты Галансков и Якир. Позже, благодаря тогдашнему ректору Юрию Афанасьеву, да и всему коллективу, прославившемуся демократическими идеями, вуз навсегда вошел в историю перестройки: достаточно напомнить, что именно в его стенах действовала “Московская трибуна” и была прочитана первая публичная лекция о Сталине “Сталин — человек и символ”. Она собрала толпы людей: помню, как я помогал протиснуться в здание самому лектору, профессору Ю.С.Борисову, которому в давке оборвали все пуговицы на пиджаке. Так что создание РГГУ на базе МГИАИ в 1991 году на волне перестройки было знаковым: это был первый наш вуз, названный российским. Первым в России он был назван и гуманитарным (сейчас вузов со словом “гуманитарный” в названии — множество). За ноу-хау у нас, правда, не платят, но к этому названию приложил руку и я.

— Так это вы его придумали?

— Мы ничего не придумали, а просто назвали вещи своими именами — взяли все из жизни. А потом в названии появилась еще одна буковка. В противном случае получился бы РГУ — российский гуманитарный университет. Вуз с такой аббревиатурой уже был — Ростовский государственный университет. И мы, чтобы не путать, добавили в название слово “государственный”. Так рождался РГГУ со своими традициями.

— Сейчас-то, наверное, вуз больше элитный, чем народный?

— Не скажите. Наш студент — чаще всего интеллигент во втором или третьем поколении: средний класс. Детей самого “верха” у нас никогда и не было. Равно как не было и ксенофобии. Хотя когда-то вместе с системой архивов историко-архивный вуз входил в систему МВД и даже успел побороться за присвоение имени Берия. В 2008 году мы восстановили традицию народного университета и читаем бесплатные лекции для широкой публики. Когда-то в университете Шанявского был очень интересный гуманитарный семинар, куда сбегалась вся Москва, и эту университетскую традицию тоже хочется сохранить. К слову сказать, в университете имени Шанявского был и потрясающий хор: в нем полтора года — до 1914 года, пока здесь учился, пел Сергей Есенин.

— Какова ниша РГГУ среди других гуманитарных вузов?

— РГГУ создавался на базе Историко-архивного института. Отсюда и уникальный блок программ: историко-архивоведение, документоведение, гуманитарная информатика и защита информации. Эти четыре кита и определили нашу нишу, дав нам мощный импульс развития. Мы не только продолжили курс на преподавание по всему спектру гуманитарного фундаментального образования: истории, филологии, философии, права, экономики и т.д. Мы развиваем и прикладные направления. Документоведение, архивоведение, музееведение или защита информации были у нас и раньше. А мы добавили целый ряд новых прикладных гуманитарных направлений. Например, управление персоналом, музеология и др. Затем из музеологии выделилась реставрация памятников. И такого сочетания — практически всех направлений фундаментального и прикладного гуманитарного образования — нет больше нигде, включая классические университеты. А ведь кроме фундаментальных гуманитарных дисциплин у нас есть практически и все социальные (социология, политология и др.).

— Говорят, что РГГУ — первый вуз, где будет гуманитарный МВА?

— Строго говоря, классические, экономические МВА — тоже гуманитарные, так что мы тут не первооткрыватели. Мы же работаем над тем, чтобы наполнить МВА нашим содержанием. Например, подготовка менеджеров для сфер художественной реставрации, туризма или историко-архивоведения. Не удивляйтесь: в России произошла архивная революция. В отличие от советских времен большинство нынешних компаний — частные. И у всех огромные архивы, которые надо где-то хранить. На этом вырос мощно развивающийся бизнес: берут на временное хранение архивы, перевозят их огромными трейлерами на колоссальные склады, заключают договоры на хранение на определенный срок. А для этого нужны менеджеры. То же с массовыми зрелищами — музейной и выставочной деятельностью: нужны менеджеры с уклоном в культурологию или музеологию. Таких специалистов готовят всего несколько вузов.

— В чем вы видите главную проблему нашего гуманитарного образования?

— Скорее я вижу наши преимущества. Наше великое гуманитарное достижение — сохранение в обществе престиж высшего образования. Бывает, органы управления даже хотели бы его сократить: ведь нужны рабочие кадры, пополнение армии. А люди все равно идут в вузы, хотя, окончив их, необязательно выигрывают в зарплатах. Есть и другие достижения, которые мы мало ценим. Например, то, что мы — великая образовательная держава. Общественное мнение страны справедливо отмечает, что многое надо реформировать. Согласен. Но с тем, что при этом никто не говорит, что мы великая образовательная держава, я категорически не согласен! В наш набор фундаментальных и прикладных направлений высшего образования входит практически все, что есть в мире. Он уникален, и его нужно сохранить!

Да, престиж нашей образовательной державы падает. Но мы сами в этом участвуем, нещадно критикуя нашу систему образования. Приезжаю я, скажем, в Казахстан, а мне говорят: “Чего с вами иметь дело? Почитайте вашу собственную прессу”. И все. Я не за то, конечно, чтобы писать, что у нас все идеально. У нас действительно много проблем, и все гуманитарные: образование-то — гуманитарная сфера. Но должен же быть какой-то здравый баланс. И надо не только ругать, а искать пути улучшения средней и высшей школе — что конкретно надо сделать, чтобы стало лучше.

— А что, по-вашему, надо сделать, чтобы стало лучше?

— В средней школе надо бросить больше усилий на работу с учителем: резко повысить качество переподготовки, создавать ассоциации школьных учителей, чтобы через них связать сообщества учителей с высшей школой и с Академией наук, чтобы они получали из первых рук гораздо больше информации. Второе — помощь семье через народные университеты. Я вообще считаю, что воспитывать надо образованием: от образования никогда еще процесс воспитания не страдал. А вот от отсутствия образования многое страдает.

— И кто, по-вашему, может вести эту работу?

— В подготовке учителей в первую очередь заинтересованы вузы, ведь именно учителя готовят будущих студентов. А в образовании семьи заинтересована школа: продукт семьи — это товар, с которым там работают. Плюс народный университет, который адресуется всему обществу, — для всех, кто интересуется. Что касается высшей школы, то ей нужен некоторый элемент автономии. Думаю, что ничего плохого нет в том, чтобы система стала более гибкой, нет.

— А что бы вы подправили в университетском образовании?

— При переходе на уровневую систему возникли неожиданные проблемы. Так, в России принят 4-летний бакалавриат, а в Европе — 3-летний. А в итоге взять в магистратуру какого-нибудь немецкого бакалавра мы не можем: по нашим критериям он еще не бакалавр. Заколдованный круг: мы шли к единству критериев, все поменяли, а до него так и не дошли.

— Вы довольны качеством набора студентов по результатам ЕГЭ? Стал ли он более демократичным? Или лучше подготовленным?

— В РГГУ практически все экзамены стали письменными давным-давно. Тогда же мы вели тестовые испытания, поэтому особой разницы сейчас я не ощущаю. Вообще говоря, система тестирования — это веление времени, как переход с перьевой ручки на шариковую. Другое дело, что ЕГЭ как система проверки итоговых знаний должна совершенствоваться. А главное, сочетаться с портфолио ученика, куда должны войти оценки за последние 4 года, резюме двух учителей по выбору ученика, эссе ученика о себе: чем увлекается и т.д., эссе по заданию университета, в который он хочет поступать. Все эти документы можно собирать за год. Плюс собеседование в вузе. В зарубежных моделях, с которых мы делали свой ЕГЭ, это все есть. Но мы почему-то вязли не все, что там изобретено, а только часть. Хотя очевидно: без подобного портфолио учителя будут стремиться прежде всего натаскивать на высокий балл по ЕГЭ.

Другой вопрос — формы контроля. Поначалу говорили: ЕГЭ будут принимать всего несколько центров в стране. Именно так, кстати, это делается во всех странах мира, включая такие крупные, как США, где количество ППЭ в разы меньше, чем у нас (в Азербайджане, кстати, так вообще всего один центр — все сдают результаты ЕГЭ в администрацию президента).

— Ну а вообще, хорош ли нынешний студент?

— Год на год не приходится. Наш прошлогодний набор оказался очень хорошим. А кто придет в этом году — посмотрим. С одной стороны, год может стать тяжелым, хотя и безо всякой связи с ЕГЭ. Нынешние абитуриенты родились в 1993 году. Их и мало: вспомним 1992 год — с тогдашней инфляцией, безумным повышением цен, безработицей и разгулом преступности. С другой стороны, их детство и школьные годы попали чуть ли не на золотой век постсоветской России, и это может сказаться положительно. Впрочем, я убежден: плохих эпох не бывает. Всегда рождались и будут рождаться люди, способные творить чудеса.