РОССИЙСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ГУМАНИТАРНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ


А.Г. Айдакова. Похоронно-поминальная обрядность в Оштинском погосте

Об авторе

Данная статья основана на материале, собранном летом 2008 г. в селе Ошта Вытегорского района Вологодской области. Поставив своей целью дать полное описание похоронно-поминального обряда, мы воспользовались методом включенного наблюдения и приняли участие в похоронах и поминках, а также провели опросы среди населения Ошты и близлежащих деревень.

Одна из проблем, с которыми мы столкнулись, обусловлена тем, что в Оште совместно проживают русские и обрусевшие вепсы, переселенные туда в конце 50-х гг. из Шимозерья1 . В связи с этим и в наблюдаемых нами обрядах сочетаются черты, характерные для обрядов русских, с одной стороны, и вепсов – с другой.

Нужно сказать, что само население не всегда имеет четкое представления о том, как должны проходить отдельные эпизоды похоронного обряда. Об этом свидетельствует, в частности, то, что ответы разных информантов на одни и те же вопросы, касающиеся той или иной детали обряда, могли существенно отличаться друг от друга. Более того, непосредственно во время самих похорон иногда возникали дискуссии по поводу отдельных обрядовых актов. На прямой вопрос о том, в чем состоят основные отличия русских обрядов от вепсских, большинство информантов сначала отвечают, что различий никаких нет, однако тут же начинают приводить примеры, подтверждающие обратное.
Во время нашего пребывания в Оште случилось несчастье в одной из семей: молодой человек по имени Сергей, 26-ти лет, погиб в Петрозаводске при невыясненных обстоятельствах. По официальной версии причиной смерти Сергея было падение с лестницы в подъезде его дома. Однако многие односельчане считают, что его убили. Они, в частности, обратили внимание на то, что у умершего остались синяки под глазами, а это может указывать на то, что его избивали перед смертью. У покойного остались жена и двое детей, однако они не смогли приехать на похороны из Петрозаводска. В похоронах участвовали родные и близкие умершего: родители, два брата и другие родственники, одноклассники и друзья.

Похороны
По традиции тело умершего находится дома в течение трех дней. В это время покойника обмывают, одевают и, как говорят местные жители, «налаживают» гроб.
Наблюдать эти действия нам не удалось, однако судя по устным свидетельствам информантов, они имеют некоторые отличия от тех обрядов, которые мы фиксировали в предыдущие годы. Например, в Оште покойника обмывают родственники, в то время как в других поселениях Вытегорского р-на, таких как Девятины и Андома, родственникам запрещено обмывать тело умершего. Не исключено, что в этом можно видеть вепсское влияние, поскольку такая практика характерна именно для вепсов [Строгальщикова 1986, с. 68-69]. Мы зафиксировали также в Оште и другой обычай, не встречавшийся нам до этого, — «кадить» гроб перед положением в него покойника. Этот обряд известен еще с XIX в.; вероятно, он имел характер оберега [Куликовский 1890, с. 53].
В исследованных нами ранее поселениях Вытегорского района принято в момент выноса гроба окуривать избу вереском. В Оште же про данные действия вспомнили только один раз, да и то посчитали необязательными.
Вынос из дома гроба с телом умершего начинается в 11 часов утра. Для того чтобы с покойным могли проститься те, кто не пойдет на похороны на кладбище, гроб на некоторое время ставят на табуретки возле крыльца. Во время прощания все желающие по очереди обходят гроб по часовой стрелке и молча касаются рукой плеча покойного и стенки гроба возле его лица. Некоторые также дотрагиваются до мысков ног покойного, чтобы в дальнейшем его не бояться.
На похоронах, в которых нам довелось участвовать, покойный был одет в темный свитер, а его голову покрывал черный бандан с рисунками в виде паутины. Черный цвет доминировал, поскольку, по словам местных жителей, покойный умер «не своей» смертью, т.е. неестественной. Когда мы попытались уточнить этот вопрос, нам разъяснили, что обычно хоронят в светлом или же в том, в чем завещал одеть его покойный. Пример из наших записей: «Дак, например, покойника одевают большинство на белое... Ну, а кто не своей смертью, ну, давятся, тое, другое, дак в черное одевают. [Почему?] А трагически» (ЭА-2008, Кялина Татьяна Федоровна, 1929 г. рожд., вепка, род. в Шимозерье; с. Ошта; зап. А. Г. Айдакова).
Присутствующие на похоронах были одеты достаточно повседневно. Траур выдавали только кружевные черные широкие ленты на головах у женщин. Эти ленты женщины надевают также на все поминки до сорокового дня.
Существует ряд поверий, связанных с обувью умершего. Например, считается, что если похоронить покойного в обуви, которую он не любил при жизни, то он будет являться родственникам во сне. Приведем в качестве примера такой рассказ: на похоронах покойницу обули в тапочки, после чего она приснилась своей сестре и сказала: «Не любила, не носила, – говорит, – век тапочек да одели меня... в тапочки, дак я только что здесь по снегу босиком хожу, тапочки эти выпадают да вот такие надо ходить. Дак, надо… лучше, говорит, лапти одели бы, то ей не выпадали бы» (ЭА-2008, Малафеева Клавдия Михайловна, 1925 г. рожд., вепка, род. в Шимозерье; с. Ошта; зап. А. Г. Айдакова, А. Л. Топорков).
Гроб, в котором лежал умерший, был красного цвета с ленточной отделкой по краям и золотистого цвета украшениями на крышке. Внутри гроб застлана белая простыня, а сам покойный сверху укрыт белой тканью типа марли. На груди умершего помещалась небольшая иконка Сергия Радонежского таким образом, что ее лик был обращен к его лицу. На животе умершего лежало много ярких искусственных цветов.
По словам оштинцев, традиция украшать гроб покойного и его могилу яркими искусственными цветами появилась совсем недавно. Раньше на их месте были живые полевые цветы. Сейчас их используют редко, в основном могилы украшают искусственными венками и цветами, объясняя это тем, что они более «долговечны».
Пока гроб с телом находился возле крыльца, четверо мужчин привязали к его ручкам носилки, которые представляли собой длинные жерди, немного заостренные с обоих концов и обвитые тонкой голубой лентой, прикрепленной на скотч. Носилки играют важную роль в похоронно-поминальной обрядности, но об этом мы скажем ниже.
После того как прикрепили носилки, начался вынос гроба со двора. Сразу после того как гроб подняли с табуреток, женщины перевернули их. По мнению оштинцев, переворачивать табуретки нужно для того, чтобы душа покойного не смогла на них «засидеться» и остаться таким образом в доме.
Дорожка от крыльца к калитке была покрыта еловыми ветками. Перед гробом вынесли его крышку и венки. Гроб несли четверо мужчин, держа носилки на плечах и поддерживая их руками. За калиткой стояли несколько человек, желающих проститься с покойным. После прощания тело поместили в небольшую голубую машину типа УАЗ ногами в сторону водителя. Пол машины был густо засыпан еловыми ветками; ее задние двери оставались открытыми на протяжении всего пути до кладбища. Рядом с гробом села мать покойного. Возле гроба положили крышку.
Началась похоронная процессия, которую возглавляли молодые девушки с венками. За ними медленно ехала машина с гробом, а за ней шли остальные люди. Перед тем как процессия тронулась, водитель машины нажал на гудок в знак того, что покойный прощается со своим домом. Мать покойного и некоторые женщины-родственницы в этот момент начали громко плакать, однако их быстро успокоили, поскольку считается, что плакать на похоронах (то есть «у гроба») запрещено, в противном случае покойник на том свете тоже будет плакать. Этот запрет не касается в целом причитаний или выражения тоски по покойному, а только направлен на то, чтобы слезы плачущих не попали в открытый гроб. Кстати, позднее на поминках мать покойного рассказала историю о том, как некая вдова, желая избавиться от тоски по мужу, ходила поплакать на реку, так как в доме плакать запрещено, особенно по ночам. При этом она говорила: «Куда вода, туда тоска». И потом, как утверждает рассказчица, ей стало легче.
Похоронная процессия шла медленно. Люди и машины, которые встречались на пути, останавливались и ждали, пока она пройдет. При этом никто ни с кем не здоровался. Машины, следовавшие сзади по дороге, не обгоняли процессию. На центральной площади, откуда начинается прямая дорога до кладбища, процессия на некоторое время остановилась. Девушки, которые ранее шли перед машиной и несли в руках венки, погрузили их в машину и присоединились к остальным участникам процессии, идущим позади машины.
К машине стали подходить и другие люди, ждавшие на площади возле магазина и желающие проститься с умершим. Они приближались к гробу, дотрагивались до плеча покойного и клали ему в гроб искусственные цветы и деньги (монеты и мелкие бумажные купюры) и затем отходили. Когда прощание закончилось, машина снова издала протяжный гудок и процессия двинулась дальше.
После того как процессия подошла к кладбищу, машина окончательно остановилась. Девушки снова взяли венки и пошли к месту захоронения. За ними последовали двое мужчин, которые несли крышку гроба; один из них поднял ее над головой, но ему тут же сказали, что так делать нельзя, потому что если нести крышку над головой, в доме умрет кровный родственник покойного.
Дойдя до места захоронения, где уже была вырыта могила, гроб поместили на перекладины, расположенные над могильной ямой, головой на запад и отвязали от него носилки. После этого все присутствующие обступили гроб и воцарилось молчание. Через несколько минут все расступились и каждый по очереди стал подходить к гробу, чтобы проститься с умершим. Так же, как и возле дома, присутствующие обходили гроб по часовой стрелке, наклонялись, дотрагивались до плеча покойного и до стенок гроба (некоторые снова касались и ног умершего), бросали в яму по нескольку монет. Нужно отметить, что кое-кто кидал в могилу целые пригоршни «мелочи», объясняя это тем, что они бросают деньги и за отсутствующих родственников.
Традиция бросать деньги на «выкуп земли» для покойника характерна как для русских, так и для вепсов, которые считают этот обычай своим, – об этом свидетельствуют наши записи и данные других исследователей [Строгальщикова 1986, с. 74]. В литературе встречаются и другие объяснения традиции бросать в могилу деньги: «Говорят, что деньги нужны покойнику на перевоз чрез огненную реку, которую придется ему переезжать, или же на свободный проход по мытарствам» [Барсов 1997, с. 249]. По мнению К. К. Логинова, «обряд “выкупания земли” медными монетами… – явный пережиток погребального жертвоприношения» [Логинов 1993, с. 163].
Вепка В. Н Климова сообщила нам о запрете бросать монеты в могилу, который, правда, распространяется только на близких родственников покойного: «Монетки бросают, да. Монетки бросают, но родственникам, близким нельзя монетку бросить и нельзя земли положить. Вот так. Пойдешь если на похороны, монетку не брось. Ну, родственники, что е? Вообще от детей и до внуков не те, сестры тут так ближние родственники монетки нельзя, ну, а я ведь не знала, дак мать хоронить пошла, а тогда я и не помню, как что было, всё плакала, дак. Ну, а вот Володю-то, сына, хоронить пошли, я, я взяла, думала, все кидают так и вот пясточку-то кинуть земли, а мне кричат: “Вера, Вера, не надо, ты не кидай”. Так» (ЭА-08: Климова Вера Николаевна, 1932 г. рожд., вепка, род. в Шимозерье; с. Ошта; зап. А. Г. Айдакова, А. Л. Топорков).
Некоторые подходили к покойнику со словами: «Солнышко моё, Серёженька, спи спокойно, пусть земля тебе будет пухом». Одна пожилая женщина заплакала и, обращаясь к умершему, стала просить у него прощения. Но большинство, по-видимому, разговаривали с ним про себя.
В последнюю очередь для прощания с покойным стали подходить близкие родственники: братья, отец и, наконец, мать умершего. Они задерживались у гроба дольше остальных и более эмоционально проявляли свое горе, плакали. Мать поцеловала покойного в лоб. Один из братьев положил рядом с головой покойного сигарету, как бы предлагая ему выкурить ее на том свете.
По некоторым сообщениям, в гроб иногда ставили водку: «[Что кладут покойному в гроб?] [ЕАВ]: Мужикам дак кладовают расческу, платок носовой, папиросы кладовают, бутылку можно класть, если он пьет. [ЧИВ]: Моему мы ложили отцу дак шкалик, положили маленькую» (ЭА-07: Евсеева Анна Васильевна, 1936 г. рожд. и Черепов Игорь Викторович, 1933 г. рожд., д. Великий двор; зап. А. Г. Айдакова, Т. О. Пучкова). Однако в Оште мы таких действий не наблюдали. О том, что такая практика существовала в XIX в. свидетельствуют материалы Г.И. Куликовского: «Иногда кладут покойника и с “забавушкой”, причем роль забавушки играет на несчастье мужика созданная забавушка – водка» [Куликовский 1890, с. 51].
После прощания две женщины закрыли лицо умершего марлей. С тела сняли цветы и икону. Одна из женщин насыпала в гроб лопатой немного земли в ноги покойного. Затем гроб накрыли крышкой, заперли его специальным замочком, вынули из-под него перекладины и стали опускать на длинной веревке в могилу. После того как гроб опустили, некоторые из присутствующих бросили в яму по одной-две горсти земли с лопаты, и мужчины начали закапывать могилу, сменяя друг друга. В это время присутствующие женщины и родственники-мужчины молча стояли в стороне (нужно сказать, что родственники вообще не должны принимать участие в техническом осуществлении похорон ).
В ногах могилы вертикально вкопали шесты, на которых принесли гроб. По мнению К. К. Логинова, обычай вкапывать носилки на могиле имеет вепсское происхождение [Логинов 2000, с. 137]. Автор не приводит объяснения причин этого действия, но пишет, что носилки оставляли на могилах умерших детей. В Оште же носилки используют в качестве временного (до 40-го дня) намогильного знака для всех умерших, независимо от возраста. В Оште (и расположенной поблизости Нижней Водлице) мы смогли записать два разных объяснения этого элемента обряда. Большинство людей считают, что по вкопанным в могилу носилкам душа умершего до сорокового дня поднимается (как по лестнице) из могилы на землю и поэтому может приходить в дом к живым родственникам. Однако есть и такая запись: «Вот в сороковой день скажут, покойник по… с этих дырочек выйдет» (ЭА-08: Малафеева Клавдия Михайловна, 1925 г. рожд., вепка, род. в Шимозерье; с. Ошта; зап. А. Г. Айдакова, А. Л. Топорков). Это значит, что на сороковой день душа покойного сможет подняться на небо, благодаря отверстиям, оставленным носилками в могиле. После сорокового дня носилки спиливают или убирают вовсе – тем самым подчеркивается, что покойный имеет право посещать живых только до сорокового дня (согласно поверьям, обычно он приходит в дом примерно с 12-ти до 2-х часов ночи). По мнению Логинова, на некоторых вепсских территориях можно встретить традицию «будить покойника», стуча вкопанными носилками по гробу, но в Оште такой обычай нам не встретился – его заменяет ритуальное «раскрывание» могилы.
Перед тем как насыпать могильный холмик, могилу засыпали дёрном, чтобы она не просела, и обложили с двух сторон деревянными брусками для придания земле формы. После этого мужчины отошли в сторону и стали по очереди курить и тихо разговаривать. Тем временем женщины прикрепляли к носилкам венки и втыкали в могилу яркие искусственные цветы, снятые с гроба покойного, причем цветы располагались по длине стеблей: от самых высоких, находившихся ближе к носилкам, до самых коротких. Цветы доходили примерно до середины могилы. В то время как одни женщины занимались украшением холмика, другие покрыли оставшуюся незанятой часть могилы цветной тканой салфеткой, которая используется впоследствии на всех поминках на кладбище до сорокового дня; после сорокового дня ее дарят кому-то из родственников. Женщины расставили на салфетке различные блюда: кутью, блины, нарезанные дольками помидоры, колбасу, сыр, а также достали стаканчики и принялись наливать в них водку. В этих действиях можно проследить архаическую традицию есть на могиле, превращая тем самым намогильный холмик в ритуальный стол [Топорков 1985, с. 255]. Один из братьев умершего зажег на могиле восковую церковную свечку и оставил прикуренную сигарету, которая тлела все время, пока присутствующие находились на кладбище.
Затем стали поминать: женщины предлагали мужчинам пить водку и закусывать поставленной на салфетку едой. Каждый подходил, выпивал, выливая оставшуюся недопитой водку из стаканчика на могилу. После того как вся водка была выпита, женщины высыпали оставшуюся еду на боковую часть могилы для птиц (поскольку с кладбища нельзя ничего уносить домой), убрали салфетку и стаканы. Для покойного на столике возле могилы была оставлена чашка с водой, накрытая блюдцем.
После окончания похорон все стали уходить с кладбища той же дорогой, которой ранее принесли покойного. Родственники шли последними.
Выйдя с кладбища, большинство присутствующих погрузились в машину, на которой везли тело покойного, и поехали домой, где должны были продолжиться поминки. Родственники ехали на отдельной легковой машине.

Поминки после похорон
Когда люди приехали к дому, там уже была открыта калитка. Возле крыльца присутствующих ждали женщины, остававшиеся накрывать на стол, с ведром воды и полотенцем. Каждый подходил к ним: одна женщина поливала на руки воду из ковша, а другая протягивала полотенце, держа его за один край. Затем все по очереди проходили в дом.
Нас удивило отсутствие в Оште традиции подходить сразу после возвращения с похорон к печке. По вепсскому обычаю, гости должны были потереть руки о печь в знак очищения [Винокурова 1999, с. 153], а по русскому – заглянуть в нее, чтобы не тосковать по умершему или чтобы его не бояться (ЭА-2007, Девятины, Андомский погост). Тем не менее, в Оште ни у вепсов, ни у русских мы ничего подобного не наблюдали.
Первыми за стол сели мужчины; одна из присутствовавших женщин пригласила их словами: «Умер парень, мужчины первыми за стол и проходите»; впрочем, если бы умерла женщина, мужчины все равно сели бы за стол первыми; женщинам удобнее находиться ближе к дверям из-за того, что им приходится часто выходить из комнаты на кухню. Женщины пристроились в конце стола вместе с отцом и матерью покойного. В головах стола была поставлена тарелка для покойного, на которую положили кусочек черного хлеб и кусок рыбы, а рядом поставили стопку водки.
Вечером предыдущего дня для покойного уже была поставлена еда: несколько кусочков колбасы, сыра и хлеба, две конфеты, а также стопка водки и чашка чая. Но эту еду перед поминками одна из женщин выбросила «наиспашку» соседской собаке со словами: «Не бойся, собачка, помяни нашего Серёженьку», а чай и водку просто вылила на землю.
Во время поминок двое мужчин подняли тосты за умершего. В них говорилось о том, что покойный был хорошим человеком и что «хорошим людям и к Богу нужно пораньше», объясняя тем самым то, что покойный умер молодым. Третий тост подняли за отца, который подарил присутствующим молодым людям такого замечательного друга.
В целом разговоры на похоронах имели будничный характер: присутствующие говорили о предстоящем покосе и прочих житейских делах; подчас даже позволяли себе юмор, имеющий эротический подтекст. Например, один из присутствовавших мужчин стал подшучивать над другим, что у последнего «встали усы» от вида одной из присутствовавших девушек; шутку поддержала и одна из женщин, сказав, что усы у этого мужчины сразу опустились при появлении его жены.
Последнее можно интерпретировать двояко: либо это проявление ритуального смеха над смертью, встречающегося у некоторых славянских народов, или же результат вырождения традиции говорить только о покойнике, о которой вспоминали пожилые информанты. На мой взгляд, это более правдоподобная версия, что подтверждается и одним из сообщений пожилой вепки: «Говорят [на поминках] уже не как здесь, чего попало. У покойника, дак как он прожил, как жизнь проходила, как да что да – вот это у нас это разговор у покойника. А здесь уже не. Я сей год наслушалась у дедушки, дак не, это ни к чему» (ЭА-2008, Климова Вера Николаевна, 1932 г. рожд., вепка, род. в Шимозерье; с. Ошта; зап. А. Г. Айдакова, А. Л. Топорков).
Во время поминок на столе было много салатов и горячих закусок, курицы и рыбы, а также водка для мужчин и настойки для женщин. Зато не было таких традиционных поминальных блюд, как блины и кутья; отсутствовал вовсе кисель, который информанты при опросе называют последним «выгоняющим» напитком. Мать покойного объяснила отсутствие этих блюд тем, что «они положены только на 40-й день».
Обилие еды объясняется поверьем о том, что если гости на поминках мало едят, то покойник на том свете будет голодным; поэтому женщины постоянно говорили мужчинам, чтобы те ели больше. Как минимум две рюмки водки или настойки, налитых гостю, должны быть выпиты им до дна, поскольку считается, что только в таком случае покойный на том свете встанет на ноги, иначе он будет хромать (в данном случае количество рюмок символизирует две ноги умершего). Когда первая рюмка выпита, тот, кто разливает водку, говорит, обращаясь к гостю: «Дай, налью тебе на вторую ногу». Кстати, многие вепсы говорили о том, что раньше поминать вином и водкой было не принято, и что такая «мода» заимствована ими от русских. После поминок присутствующие разошлись, не благодаря за угощение и не говоря «до свидания».
Интересно, что на поминках присутствовала беременная жена младшего брата покойного. Она не участвовала в похоронах, объясняя это тем, что беременным нельзя ходить на кладбище, поскольку это может плохо отразиться на будущем ребенке. Впрочем, одна из присутствующих родственниц уточнила, что беременная женщина может пойти на кладбище, если привяжет к бюстгальтеру красную ленту.
Утром на следующий день после похорон близкие родственники снова идут на кладбище поминать покойного. В местной традиции это называется «ходить на новоселье». Например: «[Когда вы приходите на кладбище, вы что-нибудь говорите?] Так ведь скажешь по-своему. [Как?] “Я пришла спроведать, как ты первую ночь ночевала”. [Это когда так говорят?] На второй день похоронят, так на… это… на новоселье-то сходят обязательно» (ЭА-2008, Кялина Татьяна Федоровна, 1929 г. рожд., вепка, род. в Шимозерье; с. Ошта; зап. А. Г. Айдакова). Такое название обусловлено широко распространенным представлением о гробе как о новом доме покойника. Подобный обряд есть и у карел, но называется он «будить покойника на утренний чай» [Конкка 1992, с. 54].

Поминки на 8-й день после похорон
Прежде чем описать поминки, на которых нам удалось присутствовать, стоит сказать несколько слов о том, что у местных жителей называется «собираться на ужин» или «сидеть перед днями». «Днями» в данном случае именуются похороны и традиционные поминальные дни в течение года – 9-й, 20-й, 30-й и 40-й дни после смерти покойного, а также годовщина его смерти. И русские, и вепсы считают, что обычай отмечать поминки «часто», то есть пять раз в течение первого года после похорон, заимствован вепсами и русскими друг у друга (русские считают, что они заимствовали его у вепсов, а вепсы, в свою очередь, – у русских).
Происходит «сидение» следующим образом. Все желающие на восьмой день после похорон идут на кладбище «звать покойника на ужин», после чего отправляются в дом к умершему, где некоторое время «сидят», то есть поминают покойного, как и в день похорон. Различается лишь количество поминальной еды на столе. Те, кто не ходили на кладбище в восьмой день, также могут придти на поминки. Приходят они не в определенное время, а в течение всего вечера (до 22-х часов). Далее, уже на девятый день, все желающие снова идут на кладбище и «зовут покойного на обед», после чего поминки снова продолжаются в доме умершего. Таким же образом происходят поминки двадцатого и тридцатого дней. О поминках сорокового дня я буду говорить ниже.
Итак, на восьмой день после смерти покойного его родственники собирались сходить на кладбище и позвать умершего «на ужин». Однако была сильная гроза и на кладбище поехали только мать и отец покойного. Позднее женщина рассказала, что была страшная гроза и они, подъехав к кладбищу, не могли выйти из машины, чтобы подойти к могиле. Тогда мать попросила покойного: «Серёженька, дай нам сходить за тобой». И после этой просьбы погода на некоторое время наладилась. Таким образом, родители смогли выполнить необходимый ритуал, а сразу после этого гроза возобновилась.
К трем часам дня, когда родители вернулись с кладбища, в дом стали собираться на поминки родственники и знакомые умершего. Как и в день похорон, стол был накрыт разными блюдами (салаты, картошка с мясом и др.), включая рыбу. Каких-либо традиционных поминальных блюд нами замечено не было. Мать произнесла первый тост: «Помянем Серёженьку, пусть земля ему будет пухом». Больше тостов не произносили, поминали молча. Странным показалось то, что все сели за стол одновременно, а к приему пищи приступили в разное время, независимо от первого тоста.
Во время поминок мать покойного рассказала присутствующим о том, что за день до этого в Оште похоронили еще одного мужчину, поэтому Сергей «сдал свой пост» и больше не будет дежурить на кладбище. Подобную идею о том, что в первые дни после похорон умерший «стоит на посту», пока его не сменит следующий покойник, мы фиксировали ранее в с. Девятины Вытегорского р-на.

Поминки на 9-й день после похорон
На следующий день утром родственники и знакомые умершего снова пошли на кладбище (мы также в этом участвовали). Считается, что до сорокового дня нужно ходить туда по той же самой дороге, по которой несли покойного во время похорон.
Придя на могилу умершего, родственники окружили ее в полном молчании. Мать покойного присела к могиле, стала гладить ее руками, плакать и очень тихо проговаривать текст, напоминающий похоронные причитания. Можно было расслышать фразы типа: «Зачем же ты нас покинул, ведь у тебя сын растет, ты еще такой молодой, чего же тебе не хватало?» и т.п. К сожалению, мы не могли фиксировать происходящее на похоронах на видео- или аудионосители, поэтому не можем привести текст дословно.
После того как мать покойного умолкла, к могиле стали подходить другие родственники для «общения» с умершим, но они не произносили никаких слов. Лишь одна из женщин обратилась к умершему, спросив, хорошо ли ему живется на новом месте.
На могиле зажгли свечки и поставили для покойного еду на тарелке, чай в чашке и стопку водки. Младший брат положил прикуренную сигарету и закурил сам в знак того, что они курят вместе с покойным. Когда начали поминать, разложив предварительно еду для присутствующих, так же как это было на похоронах, некоторые мужчины, пившие водку, отливали понемногу из стопки на могилу, тем самым также совершая ритуал совместного распития водки с умершим.
Нужно отметить, что, как и на похоронах, ритуальными действиями руководили женщины, мужчины же старались как-то обособиться от них. Одна из женщин оставила стопку водки и немного еды дяде умершего, похороненному рядом с могилой племянника.
В других населенных пунктах Вытегорского района, таких как Андомский погост и Девятины, не принято посещать другие могилы во время похорон и поминок до 40-го дня (ЭА-2006; 2007). Это подтверждают и наши записи в Оште: «По какой хоронишь, до сорокового дня надо обязательно по этой дорожке, а ходить и заходить и выйти. Ну, потом уже эти… есть другие родственники, дак охота пройти ведь по всем. Ну, до сорокового дня, например, перед девятым, девятый день, двадцатый, тридцатый и сороковой – кого бы не было, если вот идёшь по тропинке, да родственник какой-то лежит тут похороненный, дак поклонись и пройди мимо. Вот так, а после уже сорокового – можно. Пройдешь всех там. Сначала пойдешь к ему, там посидишь, а потом… так и скажешь, что “ну, теперь пойдем”, например, вот мне вот дедушка был там да Володя дальше где-то был бы, дак. Я не хожу теперь, а сказала бы, что “ну, дедушка, пойдем теперь зайдем к Володе, Володю помянем”, а у нас рядышком» (ЭА-2008, Климова Вера Николаевна, 1932 г. рожд., вепка, род. в Шимозерье; с. Ошта; зап. А. Г. Айдакова, А. Л. Топорков).
Поминки на кладбище продолжались недолго. Когда родные собрались уходить, каждый по очереди подошел к могиле, дотронулся до нее ладонью, а потом символически перекрестил, как бы «начертив» крестик на могильном холмике. В заключение одна из женщин сказала: «Серёженька, пойдем на обед с нами», как бы приглашая покойного на поминки. Большинство возвращалось с кладбища на машине, однако несколько женщин шли пешком, тем самым показывая, что приглашенный на обед покойный идет вместе с ними.
Отметим, что по дороге с кладбища машину с гостями остановили сотрудники ГАИ, но после краткого разговора отпустили без штрафа, несмотря на явные нарушения. Мать покойного связала это с тем, что покойный помог им разрешить проблему.
На поминках в доме особых ритуальных моментов замечено не было. Поминки скорее напоминали простой семейный обед. На его особый характер указывали только еда, поставленная на общем столе для покойного, его фотография, икона Сергия Радонежского и сигарета, как и на похоронах.

Поминки 40-го дня
Далее скажем коротко о поминках сорокового дня. Побывать на них мы, к сожалению, не смогли, поэтому придется реконструировать их по рассказам информантов. В отличие от предыдущих поминок – 9-го, 20-го, и 30-го дней, поминки 40-го дня выполняют в большей степени функцию оберега от покойного, чем прощания с ним. Это проявляется в том, что именно в данный день сжигают одежду, в которой он был, и раздают оставшиеся от него вещи. Считается, что таким образом они попадают к нему на тот свет. Если этого не сделать, то умерший будет являться родственникам во сне и требовать свою одежду. «Передать» ее можно тремя способами: либо отдать другу или подруге, либо закопать возле могилы покойного, либо захоронить вместе со следующим умершим.
На сороковой день, в отличие от остальных поминок, принято отводить покойного на кладбище «окончательно» – «провожать покойника». В кануны девятого, двадцатого и тридцатого дней покойного приглашали на ужин, а в сами поминальные дни – «на обед»; при этом считается, что до сорокового дня покойник сам возвращается на кладбище ночью и специально его не провожали. В сороковой же день покойного специально уводят после поминок (чтобы он уже не смог вернуться в дом самостоятельно), которые проходят не только в доме, но и на улице. По описанию одной из наших информанток, на сороковой день после поминок в доме на улицу выносят табуретку, на которой находится традиционная поминальная еда – кутья, блины и кисель. Затем присутствующие последний раз поминают этой едой покойного и выбрасывают ее на дорогу, ведущую к кладбищу со словами: «Покойник, – говорит, – теперь ушел и еда, – говорит, – пусть, – говорит, – идёт» (ЭА-2008, Малафеева Клавдия Михайловна, 1925 г. рожд., вепка, род. в Шимозерье; с. Ошта; зап. А. Г. Айдакова, А. Л. Топорков). После этого две женщины идут на кладбище, не разговаривая ни с кем, кто встретится им на пути. Делается это обязательно до 12 часов дня .
Еще одним интересным и спорным по происхождению элементом обряда сорокового дня является традиция топить баню для покойного и оставлять ему чистое белье. У местных русских есть мнение, что это вепсский обычай и они, русские, такого делать не должны; вепсы же делают это обязательно.
Согласно одним описаниям, вепсы топят баню специально для покойного, например: «...перед сороковым днем, да, топили, что, мол, придёт да помоется в бане там, бельё наладют, налажу там чистое, вынесут туда, которое носил дак. Так это было. [Т.е. сначала люди моются, а потом покойник?] Не, не, нет. Специально для покойника топят, специально, там не моются никто в тот день. <…> [То есть это на ночь все оставляют?] Да, да, да, да, на ночь. Вечером топят, на ночь. Как будто он вечером приходит, душа или покойник или что там. И помоется дух-то этот, говорят, дак не знаю, так» (ЭА-2008, Лёвкина Мария Григорьевна, 1937 г. рожд., вепка, род. в Шимозерье; д. Симаново; зап. А. Г. Айдакова, А. Л. Топорков).
По другим свидетельствам, баню топят для себя, а после мытья оставляют воду для покойных: «[А баню на сороковой день топят для покойного?] Топят, на сороковой топят. Ну, вообще, у кого есть возможность, если человек дома такой свободный, дак на все дни эти топят, старались у нас на родине, дак я здесь не знаю. Не у нас вото соседка-то, в какой день мы пришли, убежала с этой стороны, дак. Я как-то сказала, я говорю: “Ира, ты хоть Виктору-то Андреевичу раз бы баню-то свою стопила бы. Сама-то ходишь (а она к нам ходила). Сама-то, я говорю, ходишь, а как-то нехорошо”. Ак ей не понравилось. Ну, он покойник, она уезжала, а она не здесь живет, на лето только приезжает-то, в Умбе живет, дак ну. Она уезжала на месяц, на два туда от его. Ну, а Виктор-то Андреевич и говорит так: “Николай Петрович, говорит, можно… к вам-то в баню сходить так?” Я говорю: “Чего же нельзя? Ходи, ну”. Ак вот теперь трое. Если я последняя вымоюсь, с бани выйду, я и говорю: “Дедушка, Володя-сынок и Виктор Андреевич, теперь воды в котле осталось, говорю, холодной тоже в запасе есть. Мойтесь на здоровье, теперь ваша очередь”. Ну» (ЭА-2008, Климова Вера Николаевна, 1932 г. рожд., вепка, род. в Шимозерье; с. Ошта; зап. А. Г. Айдакова, А. Л. Топорков).

Выводы
На основании собранных данных можно составить общее представление о похоронно-поминальных обрядах Оштинского погоста, сохранившихся к началу XXI в. Как мы увидели, их отличает смешение русских и вепсских традиций, их наложение друг на друга. Впрочем, в настоящее время оштинцы уже с трудом отделяют русские элементы обрядности от вепсских, и наоборот.
Возможно, что смешение русских и вепсских обрядов стало одной из причин того, что местные жители (особенно молодежь) путаются в отдельных элементах обряда. Подобная картина наблюдается при опросе русских жителей Ошты, а также вепсов, переехавших в конце 1950-х гг. из Шимозерья и усвоивших впоследствии русский язык. При опросе русских можно было услышать несколько версий одного и того же ритуального действия. Подобное наблюдалось и у вепсов.


Приложения
  1. Рассказ об обуви покойника
    Для того чтобы покойник не тревожил живых, старались отдать кому-нибудь его обувь. «[Что делали, если покойник недоволен, как его обули?] Недоволен-то, дак… потом кому-нибудь уж, как если покажется во сне, видишь, да рассказывают, так кому-нибудь ты даешь, который ейный обувь... был уже он носил этот обувь, да и любил, дак даешь кому-нибудь там… прохожему, чтоб… чтобы носил бы, что возьмет, так и носил, чтобы у нее были бы это. Не надо, у меня вото невестка умерла вото [в] Вознесенье, брата жена, дак само это, как тебе, мне показалось. Виктор не толковал никуда дать этого, обуви этой, всё у нее там кладено да все на полках, на полках. А не знаю, как, а я просто поехала туды и у меня в этом, в туфле, вышла подошва, ну вот оторвалось. А я пошла: “Виктор, я говорю, на-ко зашей вото, я говорю, буде можешь, так нет, так ведь дома не уехать. На-ко, зашей, я грю, у меня нос вото…” Ну, дак, ак что? “А оставь, говорит, так. Воно, говорит, на Анины, говорит, туфли одень, Анины, говорит, туфли воно возьми да одень, говорит, а ту оставь так”. Ну, а потом… А потом она эти туфли взяла, Анины, я потом носила сколько-то. А на каблуке сзади носить-то не могла всё равно. На каблуке, дак не могу носить, ну. Ну, а потом этого, всё равно, говорит: “Ну, Клава, – говорит, – ты меня, – говорит, – выручила. Правда, что, – говорит, – маленько да хоть ты меня выручила, – говорит, – а я, – говорит, – не могу таких… так всё в тапочках ходить (тапочки одели-то, видимо), я в тапочках ходить не могу. А ты, говорит, хоть в туфлях, туфли, ему говорит, меня выручила”. А я опять каблуками ходить не могу, дак маленько-то носила, да потом ребята, девки носили, да всё придут, дак. А потом зимой, дак она принесла потом сапожки, дак вот всё сейчас, все ещё сейчас ношу уже <2 нрзб.>, а всё равно одеваю. “Ой, а теперь, дак говорит, совсем ты, говорит, меня…” – во сне даже, явно во сне показалась. “А теперь, дак говорит, совсем ты меня, говорит, обула, обула, обула, говорит. Хоть ноги-то, говорит, в тепле”. Тёплые эти, мяконькие эти-то сапожки-то какие, дутики-то, вот эти дутики-то потом Витька принёс, да все время ношу. “Теперь, говорит, ты совсем меня обула, говорит, совсем. Теперь, говорит, мне хорошо, ноги хорошо, говорит, мяконькие, всегда хожу хорошо”» (ЭА-08: Малафеева Клавдия Михайловна, 1925 г. рожд., вепка, род. в Шимозерье; с. Ошта; зап. А. Г. Айдакова, А. Л. Топорков).

  2. Покойник прощается с домом
    По рассказу вепки Веры Николаевны Климовой, у вепсов существовал обычай произносить специальные слова, которые символизируют прощание покойного с домом. Это происходило после того, как тело вынесено со двора, но до начала похорон. Считается, что если не сказать прощальных слов, то покойник откроет глаза:
    «Вота у нас через дорогу умерла недавно бабка, суседка. <…> Потом Маша тут пришла, дак, а она говорит: “На улицу вынесли, попрощаться стали – один глаз, говорит, открылся”. И дочка и говорит: “Тётя Маша, один глаз-то у мамы открылся, дак”. Ну, ак говорится, а глаз надо закрыть, так, а я закрыла, говорит Марина, ну. Закрыла да и говорит: “Больше не открывался”. Я говорю: “Так прощальных слов-то не… не говорят, так она сама открыла глаз… глаз. Хотели, видишь, и я, говорит, и рассказываешь, что вынесли на дорогу, да на дороге попрощаться. А на дороге попрощаться буде, я говорю, с дорогой. Если от дому выносят, так около дому надо попрощаться. Я говорю: “Надо у крыльца попрощаться. Это обычно. “Вот прощальных слов, говорит, кто?” Так я говорю: “Ак неужели и ты, Маша, не знаешь слов?” – “Не” Ну, а я говорю: “Она и открыла, как обычно говорят, открой-ка свои светлы глазоньки-то да погляди-ко на свой домик-то либо на своё…. На свой квартиру-то последний разик. Ну. Потемнеют эти, окошечко, в окошках потемнеют стеклышки затускнеют. Ну. И реже станут на крыльце ступеньки”» (ЭА-2008, Климова Вера Николаевна, 1932 г. рожд., вепка, род. в Шимозерье; с. Ошта; зап. А. Г. Айдакова, А. Л. Топорков).
    Данный текст, по-видимому, является видоизмененным вариантом одного из так называемых «законных» причитаний, необходимых для данного момента обряда. Примеры сходных причитаний можно найти у Шейна, где, после обращения к умершему, плакальщица описывает то, что произошло с домом: «Приуныв стоит высока горница, / Позаплакались окошка косявщаты, / Приразсыпалась частоступчатая лесенка» [Шейн, 1900, с. 794]. Конкка полагает, что таким образом покойный просил прощения у своего дома и прощался с ним [Конкка, 1992, с. 69] По некоторым рассказам оштинцев-вепсов, после прощальных слов дети покойного просят у него родительского благословения, но делают это не в форме причитания: «И если, я говорю, есть дети, ак тут просят у отца дак родительское благословление, у матери – материнское благословление, я говорю вот <…> вот эти слова прощальные. Потом я Андрея [сына] взяла вото, здесь попрощались дак, я Андрея взяла, обняла. Я говорю [обращается к умершему мужу]: “Вот я, у меня еще просьба, твоему сыночке оставь родительское, отцовское, родительское благословление”. Ну, и всё, да» (ЭА-2008, Климова Вера Николаевна, 1932 г. рожд., вепка, род. в Шимозерье; с. Ошта; зап. А. Г. Айдакова, А. Л. Топорков).
    Пожилая вепка сравнивает похоронные традиции в д. Пяжозеро (в районе Шимозерья) и в Оште, куда она переехала в конце 50-х гг. «Ну, обряды ведь эти похоронные в каждом месте есть по-своему, у каждого своего, своё. Ну, видишь, у нас [в Шимозерье] дак уж похороны пройдут в деревне и не было ни одних похорон, помню, чтобы никто не оплакивал, ведь всё же жито вместе, вышло-то на пару: дед с бабкой либо бабка с дедком жили сколько-то годов, ведь жалко, жалко, ну, и каким-то, кто как сможет, но всё равно приплакивает. Здесь [в Оште] – нет, я не слышала. Здесь удивляются, ну, это пусть, ведь те как так, пусть. “И охота, говорят, не умеем”. Просто нету охоты! Плакать начнёшь, дак тут и всё и найдётся, слова да и все. Как прожито и что пережито да всё это» (ЭА-2008, Климова Вера Николаевна, 1932 г. рожд., вепка, род. в Шимозерье; с. Ошта; зап. А. Г. Айдакова, А. Л. Топорков).
    «[Что делают с покойником сразу после смерти?] Умер, дак намоют, положат. [Куда?] Положат, ну, на скамейке в божницу головой, какого тебе, причитывают. Потом всё это пройдет, только печки не топят, зимой не топят печки, чтобы было прохладно <…> Потом проводят, причитывают. [А как причитывают?] А так причитывают, кому как ндравится. Потом на кладбище привезут, там в могилу подаю\т, причитывают. Ну, потом похоронят, придут и поминают дома. И вот. А потом до девятого дня. Девятый день. Ну, а уж на сороковой день причитывают тоже. И как с кладбища приведут – причитывают, и какого тебе, провожают – опять причитывают» (ЭА-08, Кялина Татьяна Федоровна, 1929 г. рожд., с. Ошта; вепка, род. в Шимозерье; зап. А. Г. Айдакова).

  3. О похоронных причитаниях
    До переселения вепсов из Шимозерья в Ошту женщины причитали на своем родном вепсском языке. Переехав в Ошту, некоторые из них специально нанимали русских плакальщиц. «[В вашей родной деревне женщины умели причитать?] Причитать-то? Конечно, умели. <…> Ну, там, видишь, только что у нас там, в тых краях, большинство все умели, но все большинство по-вепсски. <…> [А когда вы сюда переехали, здесь местные женщины по-русски причитали?] По-русс… по-русски, да. [А русские причитания сильно отличаются от вепсских?] Конечно, сильно. Вот из-за того и заказывали вот когда… дак заказывали, здесь некоторые плачут, так. [Т. е. специально заказывали русскую плакальщицу?] Да, да, да» (ЭА-2008, Малафеева Клавдия Михайловна, 1925 г. рожд., вепка, род. в Шимозерье; с. Ошта; зап. М. Д. Алексеевский, А. Л. Топорков).
    Пожилая вепка сравнивает похоронные традиции в д. Пяжозеро (в районе Шимозерья) и в Оште, куда она переехала в конце 50-х гг. «Ну, обряды ведь эти похоронные в каждом месте есть по-своему, у каждого своего, своё. Ну, видишь, у нас [в Шимозерье] дак уж похороны пройдут в деревне и не было ни одних похорон, помню, чтобы никто не оплакивал, ведь всё же жито вместе, вышло-то на пару: дед с бабкой либо бабка с дедком жили сколько-то годов, ведь жалко, жалко, ну, и каким-то, кто как сможет, но всё равно приплакивает. Здесь [в Оште] – нет, я не слышала. Здесь удивляются, ну, это пусть, ведь те как так, пусть. “И охота, говорят, не умеем”. Просто нету охоты! Плакать начнёшь, дак тут и всё и найдётся, слова да и все. Как прожито и что пережито да всё это» (ЭА-2008, Климова Вера Николаевна, 1932 г. рожд., вепка, род. в Шимозерье; с. Ошта; зап. А. Г. Айдакова, А. Л. Топорков).
    Рассказ еще одной вепки: «[Что делают с покойником сразу после смерти?] Умер, дак намоют, положат. [Куда?] Положат, ну, на скамейке в божницу головой, какого тебе, причитывают. Потом всё это пройдет, только печки не топят, зимой не топят печки, чтобы было прохладно <…> Потом проводят, причитывают. [А как причитывают?] А так причитывают, кому как ндравится. Потом на кладбище привезут, там в могилу подаю\т, причитывают. Ну, потом похоронят, придут и поминают дома. И вот. А потом до девятого дня. Девятый день. Ну, а уж на сороковой день причитывают тоже. И как с кладбища приведут – причитывают, и какого тебе, провожают – опять причитывают» (ЭА-2008, Кялина Татьяна Федоровна, 1929 г. рожд., родилась в Шимозерье, с. Ошта; зап. А. Г. Айдакова).

[1] - Вепсское население Оштинского погоста относится к группе так называемых средних вепсов. Это наиболее многочисленная группа вепсов из трех (северные, средние и южные). Территорией их расселения являются Подпорожский, Лодейнопольский, Тихвинский р-ны Ленинградской обл. и небольшая часть Вологодской обл. [Строгальщикова 1986, с. 67].

 2024